Выставили невестку за дверь без лишних слов. А через пять дней сильно пожалели узнав чья она родственница.

Варенье из вишни, пирожки и хороший чай — всё, что Екатерина могла привезти с собой в первый визит к свекрови. Она искренне хотела понравиться, угодить, быть принятой. Но с самого начала в доме Тамары Викторовны витала холодная, отчуждённая атмосфера.

— Ты будешь жить в гостевой комнате, — с порога объявила свекровь. — У нас тут свои порядки.

Катя смолчала. В течение следующих дней она помогала по дому, стирала, мыла, готовила, стараясь угодить. Но всё было не так. То окно плохо вытерла, то поднос не туда поставила, то пироги не те. Постоянные замечания и ледяные взгляды заставляли чувствовать себя лишней.

— У тебя, я вижу, с детства не было хорошей хозяйки под боком, — однажды обронила свекровь. — Ну ничего, у нас научишься.

Катя не жаловалась. Даже Андрею ничего не говорила. А он будто и не замечал, как его мать гнобит жену. Через четыре дня свекровь открыто заявила:

— Андрей, я не уверена, что Катя тебе подходит. Она не из нашей среды. Без корней, без манер.

Катя слушала всё это, стоя в коридоре. Слезы душили, но она молча собрала вещи. Ни крика, ни скандала. Просто вышла.

Через пять дней в дверь Тамары постучали. На пороге стоял мужчина в строгом костюме, с серьёзным лицом.

— Добрый день. Я — Пётр Вячеславович. Отец Екатерины. Первый заместитель губернатора. Хотел бы узнать, почему мою дочь выставили из дома без объяснений.

Тамара побледнела.

— Мы… мы не знали…

Но было поздно. Оказалось, что «советник в администрации» — влиятельный человек. И даже директор школы, где работала Тамара, оказался знаком с ним лично. Через неделю её вызвали в управление, где напомнили о профессиональной этике и недопустимости предвзятости.

А Екатерина? Она вернулась домой, в тепло и уважение. А через месяц Андрей приехал за ней — один, виноватый, растерянный. Но на этот раз уже она не спешила прощать.

Андрей стоял в коридоре родительского дома, растерянно глядя в пол. Он не знал, с чего начать. В глазах матери — тревога, в глазах сестры Наташи — упрямое раздражение.

— Ты ведь сам сказал, что ей тут тяжело, — напомнила Наташа. — Она ни слова не говорила, но видно было, как ей здесь неуютно. Мама старалась, конечно…

— Я не за этим приехал, — тихо ответил Андрей. — Катя ушла. А я не знал, что именно случилось. Почему вы мне не сказали, что она сама уехала?

— Не драматизируй, — отрезала Тамара Викторовна. — Уехала — значит, так захотела. Нечего было прикидываться пай-девочкой. Видно же, что не нашего круга.

— Ты знала, кто её отец? — Андрей поднял глаза, и голос его стал резче. — Ты хоть раз попыталась поговорить с ней без пренебрежения?

Тамара отвела взгляд. За последние дни её положение в школе стало шатким: коллеги шептались, директор стал холоден. Все знали, кто такой Пётр Вячеславович, и как он отреагировал на обращение с дочерью. Она пыталась оправдаться, объяснить, но поняла — опоздала.

— Я не знала, — наконец сказала она. — Не представляла, что за ней такой человек стоит…

— А если бы он был простым слесарем? Ты бы имела право выгонять мою жену? — голос Андрея дрожал. — Она же ничего тебе плохого не сделала. Она старалась. Просто хотела быть принятой.

Тамара села, приложив руку к виску.

— Андрей… я ошиблась. Я судила по внешности, по родителям, по манерам. А ведь она — добрая, искренняя. Она мне действительно ничего не сделала. Я просто… я хотела для тебя лучшего.

— А она и есть лучшая. Только теперь я не знаю, простит ли она меня за то, что я молчал, когда ты её принижала.

⸻

Катя открыла дверь родительской квартиры и на мгновение замерла. Перед ней стоял Андрей — усталый, ссутулившийся, с букетом васильков в руках.

— Прости, — сказал он с порога. — Прости, что не защитил тебя. Что не видел, как тебе тяжело. Я был трусом. И если ты не захочешь меня больше видеть — я пойму.

Катя молчала. Потом взяла цветы, поставила их в вазу, и только потом снова посмотрела на него:

— Ты пришёл сам. Не мама заставила?

— Сам. Я хочу, чтобы мы жили отдельно. Я не заставлю тебя снова ехать туда. Но я бы хотел, чтобы ты услышала, что мама… она признала свою ошибку. Она хочет извиниться.

Катя чуть улыбнулась.

— Пусть пока начнёт с себя. Я прощаю тебя, Андрей. Но мне нужно время.

Он кивнул. Он понимал. И знал: этот визит — только начало долгого пути обратно. Но теперь он был готов идти по нему — шаг за шагом, с открытыми глазами и с уважением к той женщине, которую почти потерял.

Три дня спустя Катя услышала звонок в дверь. Она не ждала никого, поэтому с удивлением посмотрела в глазок. На пороге стояла Тамара Викторовна, в строгом пальто, с тонкой кожаной сумкой в руках и… с банкой варенья. Той самой, которую когда-то вручила ей Екатерина — но теперь наполненной другим содержимым.

Катя открыла дверь, но ничего не сказала.

— Здравствуй, Катя, — произнесла женщина тихо. — Я не стану отнимать много времени. Можно я просто… скажу пару слов?

Екатерина отступила в сторону, давая пройти. Женщина вошла, окинула взглядом простую, уютную квартиру и села на край стула.

— Я… не знаю, с чего начать. Я была неправа. Очень неправа. Не потому, что ты чья-то дочь. И даже не потому, что твой отец имеет влияние. А потому что я — взрослая женщина, педагог, мать, и я должна была сразу понять: ты — добрая, искренняя, способная на заботу. Ты приехала с открытым сердцем. А я… испугалась. Может, ревности, может, контроля потерять. Я давно одна, и всё держала в своих руках. А тут появилась ты…

Катя молчала, но её глаза дрогнули.

— Я принесла варенье, — сказала Тамара, протягивая банку. — Вишнёвое. Моё фирменное. Не потому, что хочу заменить твоё — оно было безупречным. А потому, что это… жест. Маленький, но искренний. Прими его, если хочешь. Или вылей — я пойму.

Катя взяла банку. Не вылила.

— Я не знала, как реагировать, — произнесла она. — Вы меня оценивали, как будто я на экзамене. Я боялась не сдать. Я не хотела отнимать вашего сына. Я хотела быть частью семьи.

Тамара опустила глаза.

— Я не сразу это поняла. Но сейчас я хочу, чтобы ты знала: двери моего дома открыты для тебя. Не потому, что ты “кого-то дочь”. А потому, что ты — жена моего сына. А теперь, если позволишь, я бы хотела стать тебе… пусть не сразу, но со временем — почти как вторая мама.

Молчание повисло в комнате. Потом Катя тихо произнесла:

— Я не обещаю простить всё сразу. Но если это — начало, то я готова сделать шаг навстречу.

Тамара улыбнулась. На этот раз — по-настоящему. Без сдержанности.

— Спасибо. Только не проси меня мыть окна, — добавила Катя с лёгкой улыбкой.

— Честное слово, теперь ты будешь сидеть и пить чай. Я сама всё помою.

И в этот момент между двумя женщинами, разделёнными поколением, характером и страхами, впервые пробежало настоящее тепло.