Моя тёща наткнулась на двоих малышей в заброшенном колодце, привезла их ко мне и поручила мне заботу о них. Я воспитал их, как собственных детей.

“Моя тёща обнаружила двух детей в заброшенном колодце, привезла их ко мне и доверила мне их заботу. Я воспитал их как собственных детей.

— Алиона, моя дорогая, помоги мне… — голос Марии Никитичны дрожал, когда она переступила порог, крепко прижимая к себе два маленьких свёртка.

Алиона замерла перед раковиной, тарелка, ещё не до конца вымытая, оставалась в её руке.

На улице лил дождь, собака не решалась зайти и пряталась у стены, скуля. Весь день Алиона ощущала странное чувство: воздух стал тяжёлым, почти нереальным.

— Что случилось? — спросила она, подходя. Лицо её тёщи было мокрым от слёз.

— Посмотри… — Мария Никитична развязала первый свёрток, и Алиона увидела крохотное лицо, которое сморщилось и издавало слабый приглушённый крик. — Их двое: брат и сестра. Мы нашли их в старом колодце…

Алиона почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она осторожно взяла малыша из рук тёщи. Он был грязный, ледяной… но живой. Его огромные тёмные глаза словно пытались заглянуть в её душу.

— В колодце? В том, где давно осталась лишь плесень и мох?

— Да. Мы с Петровичем еле их достали… Я проходила мимо, когда Шарик вдруг начал тянуть за поводок и лаять, как сумасшедший. Я подошла поближе и услышала плач. Нам удалось их вытянуть едва ли не на последний момент… Никто в деревне не искал потерянных детей, это явно были чужие.

Алиона прижала малыша к себе: его маленькое сердце билось рядом с её.

Пять лет они с Степаном надеялись. Пять лет попыток, анализов, разочарований. Детская комната оставалась пустой: игрушки, кроватка… но ни одного детского смеха.

— А второй? — спросила Алиона, всё ещё не отрывая взгляда от первого малыша.

— Девочка, совсем крошечная, — Мария Никитична аккуратно раскрыла второй свёрток. — Похоже, они были вместе, наверное, близнецы.

Дверь скрипнула. На пороге появился Степан — весь промокший до нитки.

— Что случилось? — остановился он, увидев, как его жена держит младенца.

Мария Никитична быстро рассказала ему о находке. Он слушал молча, затем подошёл к Алионе и нежно коснулся щёчки младенца.

— Как можно было сделать такое? — его голос дрожал от боли.

— Полицейский будет завтра, — сказала тёща. — Я уже предупредила. Я вызвала медсестру: нужно осмотреть детей.

Степан осторожно взял девочку из рук матери. Она широко раскрыла глаза и так серьёзно посмотрела на него, что он на мгновение замер.

— Что с ними будет? — спросил он, сердце сжалось.

Мария Никитична немного помолчала, прежде чем ответить:

— Если мы не найдём их родителей, отправим их в детдом.

Степан посмотрел на Алиону, затем на свою мать. Положив руку на её плечо, он произнёс одно слово:

— Мы их заберём.

Это слово повисло в воздухе: короткое, но полное смысла.

— Мы их заберём, — повторила Алиона, и в первый раз за долгое время она почувствовала, как в её сердце появляется тепло, как если бы старый лёд наконец растаял.

Медсестра пришла через час. Она осмотрела обоих детей: им было около года, они были здоровы, чудом уцелели после падения в заброшенный колодец.

Когда ночью малыши наконец уснули в своей временной постели, Степан сел рядом с женой.

— Ты действительно уверена? — тихо спросил он.”

Степан не отводил глаз от спящих малышей. Он гладил холодные от простыней ладошки девочки и мальчика, словно боясь разбудить. Сердце его сжималось от любви и ответственности.

— Я уверена, — прошептала Алиона, стараясь не повредить хрупкую тишину. — И это… это более чем просто решение. Это наша семя.

Они обменялись взглядом — глазами, полными откровений. Несказанное звучало яснее любых слов:

Мы готовы.

Утром дом наполнился новым ритмом. Запах кофе, едва слышный плач, нежные манёвры: как поменять пелёнку, погреть грудничка. Откровенно сказать, они впервые в жизни расслабились: забота о чужих детях дала им шанс стать родителями.

Мария Никитична приходила каждый день: приносила молоко, консервы, бесценных два конверта со стишками и аккуратно вышитыми метриками:

«23 апреля, брат и сестра — Ярослав и София…»

Она гладила детей, расспрашивала врачей, контролировала их состояние.

— Прекрасно питаются, — улыбнулась медсестра. — Никакой травмы, ни сотрясения, только голод и страх.

Спустя дождливую неделю полиция не обнаружила родительского следа: ни пропаж, ни обращений. Ребятишки стали волей судеб мокрым ураганом в их жизни — и дождь вернулся домой уже другим.

Однажды вечером, когда хозяйка выключила свет в детской и ушла, Алиона гладила Софию, а Степан укачивал Ярослава. Казалось, что этот дом и дети делают их по-настоящему счастливыми… Но немного страшным счастьем.

— Ты думаешь, что всё будет хорошо? — спросила она, смотря в темноту.

— Я уверен, — ответил он, не сводя глаз с колыбели. — Я видел, как нашёл взгляд девочки, когда впервые увидел меня. Она знает в глазах добро.

— Это самый важный признак, — тихо согласилась она. — Но мы должны быть готовы. Это не детский сад. Это… жизнь.

Они пожали друг другу руки. В этот момент, в тишине, возникло чувство: всё только начинается.

Дети оказались таинственными. Ярослав интересовался телевизором и звуками, а София была спокойнее, растирая маме ладони. Но от рождения малыши нуждались в рутине. Приходилось вставать четыре–пять раз за ночь, укачивать, менять пелёнки, кормить. Усталость сказывалась на нервах.

Проблема сна

— Я не могу больше, — однажды встала Алиона, глаза были в сумерках усталости. — Я такая разбитая…

— Я сегодня беру ночь, — пообещал Степан. — Ты спи. Утром всё обсудим.

Так и сделали: после тяжёлой ночи перепланировали расписание — он и она по очереди работали ночью — и первый шаг к стабильности был сделан.

Соседи

Жители деревни, где стоял их дом, сперва удивлялись: «У кого это чужие дети?». Но когда Софии — дерзкой и жизнерадостной — улыбнулась бабушка в соседнем подъезде, лёд растаял.

— Какие прекрасные, — сказала славянка, поглаживая брови мальчика. — Я связала им шарфы. Пусть носят.

Первый праздник в комнате детства — майские праздники. В доме пахло булочками, запечённой тыквой, звучала музыка, но главное — двое детей искренне улыбались.

— Мышка! — закричала София, показывая на зайчика из плюша.

Ярослав, засунув какой-то котёнка в рот, гордо лопотал без слёз.

Алиона и Степан стояли неподвижно: впервые за много лет дом пульсировал счастьем.

В июне появились первые зубки. Ребёнок плакал, рука сжималась в кулачок на плече мамы, бубнёж — просила укус чая.

— Всё, — сказали они друг другу с улыбкой. — Мы это преодолеем.

И преодолели.

На конец июня пришли документы от органов опеки. Принесли списки необходимых документов и… приглашение на процедуру официального приёма: усыновление.

— Это… — прошептала тёща, когда увидела. — Это ваша победа — и наши дети.

Степан крепко сжал руку жены:

— Мы тогда будем полноправными родителями.

И всё выглядело иначе — светлее.

Осенью прошла процедура. Сложные юридические штучки: справки, оплаты, справедливость судьбы. Но самое главное — другие статусные метки: «сын» и «дочь».

Дети встретили эту формальность просто: подарили глазам — это мило и шумно.

Прошёл год. На подоконнике расцвели фиалки, дети бегали по двору. Иногда приходила тёща — обнимать их и рассказывать сказки. Или бабушка соседка с интегральным купленным вареньем. И всё было — по-настоящему.

Алиона смотрела на Софию, которой уже почти два года, и думала: «Моя дочь». А Степан — на Ярослава, крепко держал его ручку и знал, что эта жизнь — его собственное счастье.

Он открыл форточку, и летний ветер заиграл детскими голосами. Дом жил — дом дышал счастьем, и в нём не было тишины. Лишь та лучшая тишина, которую дают любовь и забота.